После того, как мои студенческие годы чудесные пронеслись так же быстро, как кортеж Вовы по Кутузовскому проспекту, и пришло время бросать злачные подработки и искать настоящую работу, я решил не мудрствуя лукаво защемиться туда, где писал свой диплом — в одно из московских НИИ, занимающееся электроникой. Я только начинал ходить на практику, а у меня уже гудела голова от того, каким геморроем приходилось там заниматься — носиться по лабораториям и цехам, узнавая как там дела с оснастками, спеканиями, и прочими кулинарными подробностями изготовления приборов. И к моменту когда моя альма-матер распахнула свои двери, чтобы изрыгнуть из себя очередную порцию зелененьких инженеров, я решил, что моей отправной точкой в систему «пять-два» станет уже знакомое предприятие.
Во всём виноват Антон. Он начал сеять во мне зёрна сомнения тогда, когда они ещё не могли прорасти через мой железо-бетонный энтузиазм. Тихое но очень внятное зудение про маленькую з/п и дальнейшие перспективы начало протачивать брешь в моей убеждённости заниматься «наукой» дальше. Мыслительную деятельность во время сегодняшней поездки на работу я полностью посвятил поиску ответов на извечные русские вопросы: «как я докатился до жизни такой?», «кто виноват?» и «что делать?». С этого понедельника я стал смотреть на всё по-другому: так выглядит картинка в отечественном кино начала 90-х: краски слишком яркие, но показывают они только былое тусклое величие Союза, пропитавшее обшарпанные стены, выкрашенные в бледно-желтый цвет, как в какой-нибудь психушке. Я смотрю на них глазами героя, у которого постепенно сползает кукушечка, и всё начинает казаться каким-то бесконечным дурацким сном. Стены, холодные коридоры, буфетчицы-хохлушки, дрянная еда, по стоимости сопоставимая с американским фастфудом, тесная столовка, деды-маразматики, толстые секретарши, опять холодные коридоры, допотопные компьютеры, кассирша-тоже-хохлушка, вечно говорящая что «денег нет-нет-нет». Лучом света, пробивающимся сквозь эту мглу, является коллектив, который на удивление оказался очень даже ничего. Настолько «очень даже», что и не вписывается в окружающую обстановку, как люди из будущего, которые принесли на заклание этой медленной, но могучей силе, затягивающей в небытие предприятие, новейшие технологии в виде компьютерной обработки данных и локальных сетей. Это очень редкое явление в огромном НИИ, ибо практически все остальные лаборатории забиты старыми пердунами, которые не очень добро глядят на тебя из-под очков, когда ты начинаешь сбивать их с привычного курса и поднимаешь пыль своими компьютерными-матьего-расчётами. Я чувствую, как мгла медленно, но верно утягивает в себя горизонт, за который уходят работники — почётные члены клуба «кому за 65», а тот состав, с которым я работаю, как рыба, которая не успела к отливу, и бьется среди ила и лужиц воды, оставшихся на оголённом дне.
Как сказал мой начальник, во времена Совка на производстве для отечественного ВПК никто не уделял большого внимания браку, даже если его количество доходило до 90 процентов. Ресурсов было настолько завались, что никто даже не пытался оптимизировать расходы, а просто штамповал новые и новые сотни элементов приборов, выбирая из них работоспособные. Теперь же, когда директора за жопку держат стальные клещи финансового дефицита, и никто не собирается поощрять за некачественные продукты работающее «в ноль» предприятие, догадались заняться проблемой «а в чем собственно хуйня, и почему эта хуйня ломается?». Именно с этим и попросили повозиться меня. Я рассчитываю температуры деформации, напряжения, и прочие занимательные штуки, чтобы узнать, почему твёрдые сплавы металлов при изготовлении разрываются, как хомячки от капли никотина. Работа достаточно кропотлива, помимо создания трёхмерных моделей деталей, надо задать кучу различных параметров, да так, чтобы они соответствовали реальным с тысячной долей процентов. Довершает картину довольно старый софт, который выёбывается при каждой неправильной алгоритмизации расчёта. Часовые ожидания окончания вычислений я скрашиваю фантастикой от Асприна, «РР» и «Наукой и Техникой», ибо загруженный компьютер позволяет только в сапера играть, а доступ в интернет отсутствует вовсе.
То чем я занимаюсь в данный момент — реальные вещи, полезные в производстве. Некоторые результаты уже успешно внедрены в технологические процессы (не для хвастовства), но понимание того, что это нужно лишь ограниченному кругу лиц, наталкивает на мысль, что работа, которую я выполняю, слишком неблагодарная и никому по большему счёту ненужная, поэтому именно такая и плата за неё. Утешением моему эго служит факт того, что за сравнительно небольшое время я хорошо освоил целый ряд программ, от узконаправленных до достаточно популярных в инженерной среде, что, я надеюсь, добавит несколько очков в копилку моего будущего резюме.
Возможно, нужно быть слишком идейным от науки, как «Братство Стали» из Fallout, чтобы продолжать вкалывать, но я уже понял, что я не такой. Может это ещё не пришло, но скорее всего не придет вовсе, ибо обстановка, в которой это должно произойти, слишком гнетущая для молодого и горррячего. Антоша, с которым мы бок о бок 5 лет грызли гранит науки, и с которым теперь сидим в соседних лабораториях, также не в восторге от теперешнего положения. Ездить, как мой и его начальники, доделывать незавершённые дела на выходных и без оплаты сверхурочных — это не для нас. У меня, так сказать, слишком много личной жизни, чтобы принести себя в жертву работе. Ощущение незримого давления обугленного остова советской науки глушит вдохновение и деморализует практически на корню, а тут ещё и надо сохранять мозг в сухом и прохладном месте, что у меня пока успешно получалось.
Стены лаборатории — светло-коричневые, но ближе к потолку они становятся тёмно-коричневыми из-за обилия пыли; стальной потолок, такие же оконные рамы, кучи папок с чертежами, дисковые телефоны и поломанные ящики в ссохшихся столах. Каждый пытается скрасить своё пребывание на рабочем месте всякими безделушками, но даже самый неказистый предмет занесенный извне выглядит чересчур крикливо, наверное, как первые джинсы на задницах советских модников. Даже понедельники проходят не как понедельники, которые должны проходить как понедельники у обычных людей.
Практически все 8 часов, а я отчитываю время именно часами, ибо они пролетают достаточно незаметно, если голова занята подобными рассуждениями, я залипаю за компом, периодически забегаю к Антону сходить пару дней в «Героях», похавать дрянной еды из столовки, и снова за комп. Раньше я думал, когда течение дней обретает цикличность — а у меня сейчас все рабочие дни один к одному, — начинают тянуться, как (тут Антон вставляет довольно пошлую шуточку про то, с чем можно сравнить тягучесть дней) засахаренный мёд по старой трехлитровой банке, но нет же, и эта быстрота течения времени от уикенда до уикенда набрасывает шаль лености на мои попытки начать искать что-то стоящее, что хотя бы будет приносить больше кэша в мои карманы. Удобно ездить, «быстрый» рабочий день, ненапряжные условия труда, вроде всё как доктор прописал. Парадокс, но это не то, что мне нужно. Возможно, знающие люди скажут, что это залубок условия, а вожделенная зэпэшечка потихоньку вырастет, скоро-скоро. Но, видимо, я слишком ленивый и жадный, чтобы ждать. Энтузиастов остается очень мало. Я выбираю кое-что еще...